Миры Роберта Хайнлайна. Книга 12 - Страница 17

— А зачем ограничиваться одним Наследным Принцем? — спросил Уилки. — Мы могли бы посылать в каждую вылазку четыре команды, по две на каждой машине, и совершить за одну ночь двенадцать рейдов. Может быть, нам удастся захватить столько начальства, что это их серьезно дезорганизует.

— Похоже, это неплохая идея, — согласился Ардмор. — Не исключено, что нам не удастся провести такую операцию больше одного раза. Если мы сможем одним ударом заметно ослабить их командование, это подорвет их боевой дух, а может быть, и даст толчок к всеобщему восстанию. Вы хотите что-то сказать, Митсуи?

Он заметил, что Митсуи явно чем-то не нравился план, который они обсуждали.

— Боюсь, ничего из этого не выйдет, — нехотя произнес тот.

— Вы хотите сказать, что нам не удастся их таким способом выкрасть? Вам, наверное, известно что-то такое, чего мы не знаем, про то, как у них поставлена охрана?

— Нет, нет. Если у вас есть оружие, которое действует сквозь стены и поражает человека прежде, чем он сообразит, что происходит, то вы, наверное, сможете их похитить. Но только результат будет совсем не такой, как вам кажется.

— Почему?

— Потому что вы ничего этим не добьетесь. Они и мысли не допустят, что их командиры у вас в плену, а решат, что все они покончили с собой. Последствия будут ужасными.

Дело касалось психологии, и мнения присутствующих разошлись. Но никто не мог поверить, что паназиаты осмелятся ответить репрессиями, если будут располагать достоверными сведениями, что их божественные вожди не погибли, а находятся в руках противника. Кроме того, такой план позволял немедленно приступить к действиям, а этого всем очень хотелось. В конце концов, за неимением лучшего, Ардмор согласился его принять, хотя и испытывал какие-то смутные опасения.

Следующие несколько дней ушли на то, чтобы подготовить к выполнению задачи воздушные машины-разведчики. Шир, трудившийся по восемнадцать, а то и по двадцать часов в сутки, проделал титаническую работу; все остальные с готовностью ему помогали. Даже Кэлхун сменил гнев на милость и согласился принять участие в вылазке, хотя и отказался заниматься «грубым неквалифицированным трудом». Томас совершил короткую рекогносцировку и выяснил, где располагаются ближайшие двенадцать паназиатских штабов.

Воодушевленный возможностью начать наконец хоть как-то действовать, Ардмор и не вспоминал о собственном решении создать «шестую колонну» — подпольную или полуподпольную организацию, которая занималась бы деморализацией противника изнутри. Нынешний план этого не предусматривал — операция готовилась чисто военная. Ардмор чувствовал себя если не Наполеоном, то по меньшей мере сандинистом, который наносит неожиданные удары по регулярным частям и скрывается в ночи.

Но Митсуи оказался прав.

Они регулярно смотрели телевизионные передачи, чтобы знать, что завоеватели считают нужным сообщать своим рабам. Почти все к восьми часам вечера привычно собирались в зале и прослушивали новые распоряжения, адресованные населению. Ардмор поощрял такие собрания, которые называл «сеансами ненависти», — он считал, что от этого поднимается боевой дух.

За два дня до намеченной вылазки все собрались в зале, как обычно. Уродливое широкоскулое лицо очередного пропагандиста неожиданно сменилось другим — это был пожилой паназиат, которого ведущий представил как «божественного хранителя мира и порядка». Он не стал тратить время попусту и сразу перешел к делу. Американцы, состоявшие на службе правительства одной из провинций, совершили страшный грех: они восстали против своих мудрых правителей, захватили священную особу губернатора и удерживали его в качестве пленного в собственном дворце. Солдаты Небесного Императора сокрушили безумных святотатцев; при этом губернатор, как это ни печально, отошел к праотцам. Объявлялся траур, который вступал в силу немедленно; в знак его начала населению провинции предстояло, согласно разрешению свыше, искупить грех своих соотечественников. Студия, откуда велась передача, исчезла, и на экране появилось огромное множество людей — мужчин, женщин и детей, толпившихся за колючей проволокой. Камера показывала их крупным планом, и обитателям Цитадели были хорошо видны слепое отчаяние на лицах, заплаканные дети, женщины с младенцами на руках, беспомощные отцы семейств.

Однако это продолжалось недолго. Камера поднялась ввысь, прошлась панорамой по бескрайнему морю живых существ и вновь показала крупным планом один его уголок.

На людей направили луч, который вызывал эпилептический припадок. Через мгновение в них не осталось ничего человеческого — как будто десяткам тысяч гигантских цыплят разом свернули шеи и бросили в загон, где они бились в предсмертных судорогах. То одно, то другое тело взлетало в воздух, подброшенное сильнейшими судорогами, от которых трещали кости и переламывались хребты. Матери отшвыривали от себя детей или же сдавливали их насмерть, как в тисках.

На экране снова появилось невозмутимое лицо чиновника-азиата. С притворным сожалением в голосе он объявил, что само по себе покаяние в грехах — это еще не все; оно должно быть дополнено воспитательными мерами, которые в данном случае будут распространены на одного человека из каждой тысячи. Ардмор быстро прикинул — это означало сто пятьдесят тысяч человек. Не может быть! Однако вскоре ему пришлось поверить. На экране снова появился крупный план — на этот раз тихая улица какого-то американского города. Камера показала, как подразделение паназиатских солдат врывается в комнату, где перед телевизионным приемником сидит семья, потрясенная только что увиденным: мать прижимает к груди рыдающую маленькую девочку, пытаясь ее успокоить. Появление солдат вызывает у них не испуг, а лишь тупое оцепенение. Отец безропотно предъявляет свою регистрационную карточку, офицер, командующий подразделением, сверяет ее с каким-то списком, и солдаты приступают к делу.